Против легализации абортов и эвтаназии-церковь защищает невинных от убийства.

Свобода – это драгоценный дар, присущий человеку. Но человек не может быть свободен совершать зло - потому, что другой человек также свободен и никто не имеет права причинять ему зло.

Человек не обладает свободой убивать, красть, мучить других людей, наносить другим материальный ущерб. Чтобы согласиться с этим, не нужно быть верующим. Человек имеет свободу для творческого и ответственного совершения добра, а не зла. Злые поступки – это злоупотребление свободой, поэтому общество наказывает за преступления.

ВОПРОС:Почему Церковь не перестает выступать против абортов, эвтаназии, разводов, гомосексуальных браков и проч., нарушая свободу совести неверующих? Разве имеет она право заставлять кого-то вести себя согласно католической доктрине?

С какой стати Церковь борется против законов, противоречащих католической морали, если эти законы относятся только к неверующим, которые убеждены, что подобные поступки не являются злом, для них это не тяжкие грехи, как для христиан?

Почему бы не оставить людям свободу делать так, как они сами решат?

ОТВЕТ:

Неверно утверждение, будто, выступая против перечисленных поступков, Церковь заставляет следовать своей доктрине. Церковь не навязывает никому свои нравственные нормы, и такого тезиса нельзя найти в ее учительстве.

Действительно, это было бы нарушением свободы другого человека, а евангельская проповедь с самых истоков была основана не на насилии или насаждении, а на привлечении.

Однако то, что перечислено в вопросе, – аборт, эвтаназия, гомосексуальный брак, развод, - не является предметом веры, к которому неверующие не имеют никакого отношения и в отношении которого могут делать что угодно. Все это не является вопросом веры, но относится к сфере прав человека.

Например, аборт – убийство ребенка в материнской утробе – это тяжкое преступление против жизни рождающегося человека, и нельзя оставлять другому свободу совершать это убийство, в отличие от нас, кто-то не осознает это как зло. Это зло выявляет не религия, а совесть, в которой всегда звучит голос Бога, - за исключением случаев, когда этот голос полностью заглушен.

Этот голос отнюдь не отождествляется с голосом Католической Церкви: Бог говорит в совести каждого человека, даже если он не относит себя к верующим.

Каждый человек чувствует в себе закон, вписанный в него не им самим и даже не государством, и чувствует, что должен слушаться этого голоса, призывающего делать добро и избегать зла. Человек интуитивно понимает, где зло, а где добро, и даже неверующий, даже воинствующий поборник абортов сам прекрасно знает, что аборт не является добром, и считает его злом, - пусть неизбежным, пусть вынужденным, меньшим злом, для которого можно найти какое угодно оправдание, - но он в своей совести не считает его добром, если только голос совести не заглушен полностью голосом от лукавого.

Если бы в сердце человека не был вписан этот закон, который заставляет его различать между злом и добром, то каждый следовал бы своей собственной морали и не существовало бы вообще никаких законов. Например, человек мог бы тогда следовать своему убеждению, что убивать невинного человека – это неплохо и даже похвально. Однако права убивать у человека никогда не было и не будет. Это утверждение вовсе не означает насаждение католической веры, но лишь напоминание о том, что изначально уже вписано в сердце человека, и вписано для того, чтобы человек был счастливым, потому что добро всегда ведет к благу человека. И даже если некое общество решает принять большинством голосов закон о том, что убивать детей, например, в материнской утробе, допустимо, - это не значит, что это преступление вдруг превращается в доброе дело. Оно останется чудовищным преступлением. Называть тот или иной поступок добрым или злым – это не сфера компетенции ни парламента, ни какого бы то ни было иного органа, который не может никаким декретом превратить зло в добро. Легализованное убийство всегда останется убийством, извращение – извращением, даже если его назовут другим словом.

Выступая против легализации абортов и эвтаназии, Церковь защищает невинных от убийства. Да и ни одна женщина не испытывает счастья после совершенного аборта, поэтому, осуждая аборт, Церковь защищает также достоинство женщины. Таким образом, это не является навязыванием догматов веры. Женщина может приводить доводы в защиту своего выбора избавиться от ребенка, но она в своем сердце не считает этот поступок добром и всегда от него страдает, иногда осознавая это зло спустя многие годы.

Что касается гомосексуализма, то и в этой области парламент не вправе решать, являются ли действия гомосексуальных пар добром или злом. Как эти действия ни назови, - даже красивым словом «семья» или «брак», - они не станут от этого благими. У законодателей нет реальных полномочий относить их к добру, называя благим словом «семья». Семья и брак останутся основанными на единстве мужчины и женщины даже в том случае, если законодатели причислят к этой категории и другие партнерства. Это вписано в сердце и в культуру человека изначально:  еще древние определяли брак как постоянную общность, предназначенную для продолжения рода и воспитания детей, и оттого, что гомосексуальной паре общество разрешает  манипулировать с зачатием детей или усыновлять детей, эта пара не станет браком или семьей. Церковь не вмешивается в их взаимоотношения: если они желают жить так или иначе, это их личное дело, - но называть это браком или семьей недопустимо, у них нет такого права, и, присваивая себе это право со всеми его последствиями, они наносят непоправимый ущерб обществу: достаточно подумать о различных способах приобретения детей, на которых они претендуют, назвав себя семьей. Пока за такое право борются только гомосексуальные пары, и даже обществу с его законодателями пришлось пройти очень долгий путь, чтобы сделать шаг навстречу легализации этих пар. Но все же если сегодня, скажем, себя назвать браком решит не пара, а трое или четверо сожительствующих друг с другом мужчин, - обществу, скорее всего, придется еще очень долго заглушать в себе голос внутреннего закона, чтобы допустить и брак, состоящий из четырех лиц одного пола. Не исключено, что если не сегодня, то завтра такое будет считаться допустимым!

Католическая Церковь также не относится к разводу как к чему-то позитивному. Ни один человек в глубине души не считает развод хорошим делом, в день бракосочетания каждый хотел бы иметь идеальный брак навсегда и умереть с избранником в один день. Другое дело, что различные обстоятельства, склонность к эгоизму и греху всегда подрывали основы нерасторжимого брака. Ни у кого нет сомнений, что развод не происходит на пустом месте, это всегда плод страданий и источник страданий, особенно для детей. Развод всегда приводит к отрицательным последствиям – как минимум для одного из супругов или для обоих, либо для детей, причем это тоже часто выявляется не сразу. Его можно назвать неизбежным поступком, меньшим злом, - но вряд ли у кого-то повернется язык назвать его добром, к которому может стремиться человек, чтобы быть счастливым. Скажем так: за исключением продуманного расчета, никто не вступает в брак с целью развестись. Для того чтобы понять, что развод не есть добро, также нет необходимости быть верующим католиком. Зло развода на глазах у всех.

Свобода – это драгоценный дар, присущий человеку. Но человек не может быть свободен совершать зло - потому, что другой человек также свободен и никто не имеет права причинять ему зло. Человек не обладает свободой убивать, красть, мучить других людей, наносить другим материальный ущерб. Чтобы согласиться с этим, не нужно быть верующим. Человек имеет свободу для творческого и ответственного совершения добра, а не зла. Злые поступки – это злоупотребление свободой, поэтому общество наказывает за преступления.

Выступая против легализации зла, Церковь не насаждает нравственный закон обществу. Законы в Церкви существуют только для последователей этой Церкви. Неверующие не обязаны вести себя как верующие, и цель проповеди Церкви даже по тем или иным общественным вопросам – вовсе не заставить остальных соблюдать заповеди. Своим учительством она никогда не преследовала цель изменить гражданские законы таким образом, чтобы неверующие поступали как верующие. Скорее, социальное учение Церкви побуждает изменить законы таким образом, чтобы человек оставался человеком, чтобы он оставался свободным и мог пользоваться всеми своими естественными правами, чтобы не отрицалось право каждого человека на жизнь и достоинство, соответствующее его человеческой сущности, чтобы зло не попирало его свободу и не препятствовало ему реализовать свой потенциал.

Общество не вправе называть добром зло и определять, что хорошо, а что плохо с нравственной точки зрения. Общество не имеет право также судить о совести человека: оно может судить лишь о поведении человека перед тем или иным законом, принятым по договоренности. Но существует не только закон, принятый по договоренности: нельзя игнорировать закон, вписанный в совесть человека. Именно к этому и призывает Церковь, обращаясь также к законодателям. Закон, вписанный в сердце каждого человека, предписывает не убивать и не совершать зло никогда и ни при каких обстоятельствах.