Нарушает ли Церковь свободу неверующих, выступая против абортов, эвтаназии и прочего?

Каждый человек чувствует в себе закон, вписанный в него не им самим и даже не государством, и чувствует, что должен слушаться этого голоса, призывающего делать добро и избегать зла.

Человек интуитивно понимает, где зло, а где добро, и даже неверующий, даже воинствующий поборник абортов сам прекрасно знает, что аборт не является добром, и считает его злом, — пусть неизбежным, пусть вынужденным, меньшим злом, для которого можно найти какое угодно оправдание, — но он в своей совести не считает его добром, если только голос совести не заглушен полностью голосом от лукавого.

Вопрос: Почему Церковь не перестает выступать против абортов, эвтаназии, разводов, гомосексуальных браков и проч., нарушая свободу совести неверующих? Разве имеет она право заставлять кого-то вести себя согласно католической доктрине?

Ответ:

Церковь не навязывает никому свои нравственные нормы, и такого тезиса нельзя найти в ее учительстве. Действительно, это было бы нарушением свободы другого человека, а евангельская проповедь с самых истоков была основана не на насилии или насаждении, а на привлечении. Однако то, что перечислено в вопросе, – аборт, эвтаназия, гомосексуальный брак, развод, — не является вопросом веры, к которому неверующие не имеют никакого отношения.

Все это не является предметом веры, но относится к сфере прав человека. Например, аборт – убийство ребенка в материнской утробе – это тяжкое преступление против жизни рождающегося человека, и нельзя оставлять другому свободу совершать это убийство. Это зло выявляет не религия, а совесть, в которой всегда звучит голос Бога, — за исключением случаев, когда этот голос полностью заглушен. Этот голос отнюдь не отождествляется с голосом Католической Церкви: Бог говорит в совести каждого человека, даже если он не относит себя к верующим.

Каждый человек чувствует в себе закон, вписанный в него не им самим и даже не государством, и чувствует, что должен слушаться этого голоса, призывающего делать добро и избегать зла. Человек интуитивно понимает, где зло, а где добро, и даже неверующий, даже воинствующий поборник абортов сам прекрасно знает, что аборт не является добром, и считает его злом, — пусть неизбежным, пусть вынужденным, меньшим злом, для которого можно найти какое угодно оправдание, — но он в своей совести не считает его добром, если только голос совести не заглушен полностью голосом от лукавого.

Если бы в сердце человека не был вписан этот закон, который заставляет его различать между злом и добром, то каждый следовал бы своей собственной морали и не существовало бы вообще никаких законов. Например, человек мог бы тогда следовать своему убеждению, что убивать невинного человека – это неплохо и даже похвально. Однако права убивать у человека никогда не было и не будет. Это утверждение вовсе не означает насаждение католической веры, но лишь напоминание о том, что изначально уже вписано в сердце человека, и вписано для того, чтобы человек был счастливым, потому что добро всегда ведет к благу человека. И даже если некое общество решает принять большинством голосов закон о том, что убивать детей, например, в материнской утробе, допустимо, — это не значит, что это преступление вдруг превращается в доброе дело. Оно останется чудовищным преступлением. Называть тот или иной поступок добрым или злым – это не сфера компетенции парламента или иного органа. Он не может никаким декретом превратить зло в добро. Легализованное убийство всегда останется убийством, извращение – извращением, даже если его назовут другим словом.

Что касается гомосексуализма, то и в этой области парламент не вправе решать, являются ли действия гомосексуальных пар добром или злом. Как эти действия ни назови, — даже красивым словом «семья» или «брак», — они не станут от этого благими. У законодателей нет реальных полномочий относить их к добру, называя благим словом «семья». Семья и брак останутся основанными на единстве мужчины и женщины даже в том случае, если законодатели причислят к этой категории и другие партнерства. Это вписано в сердце и в культуру человека изначально: еще древние определяли брак как постоянное единство, предназначенное для продолжения рода и воспитания детей, и оттого, что гомосексуальной паре общество разрешает манипулировать с зачатием детей или усыновлять чужих детей, эта пара не станет браком или семьей. Церковь не вмешивается в их взаимоотношения: если они желают жить так или иначе, это их личное дело, — но называть это браком или семьей недопустимо, у них нет такого права, и, присваивая себе это право со всеми его последствиями, они наносят непоправимый ущерб обществу: достаточно подумать о различных способах приобретения детей, на которых они претендуют, назвав себя семьей.

Церковь не насаждает нравственный закон обществу, выступая против легализации зла. Законы в Церкви существуют только для последователей этой Церкви. Неверующие не обязаны вести себя как верующие, и цель проповеди Церкви даже по тем или иным общественным вопросам – вовсе не заставить остальных соблюдать заповеди. Своим учительством она никогда не преследовала цель изменить гражданские законы таким образом, чтобы неверующие поступали как верующие. Скорее, социальное учение Церкви побуждает изменить законы таким образом, чтобы человек оставался человеком, чтобы он оставался свободным и мог пользоваться всеми своими естественными правами, чтобы не отрицалось право каждого человека на жизнь и достоинство, соответствующее его человеческой сущности, чтобы зло не попирало его свободу и не препятствовало ему реализовать свой потенциал.

Читать полностью: Vatican News